Сергей Михайлович Миронов родился в городе Пушкине, с юности связал свою судьбу с геологоразведкой, посвятив геологии 22 года жизни. После кризиса в 1991 г. «искал и не нашел себя в бизнесе», при этом добившись в этой сфере значительных успехов. В 1994 г. избран депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга, а затем с 2001 г. 10 лет работал в должности Председателя Совета Федерации ФС РФ. Сергей Михайлович служил в Воздушно-десантных войсках и верен традициям ВДВ. В этой статье Сергей Михайлович расскажет, с чего начинается история его успеха, и посоветует юным читателям, как найти в жизни свой путь к успеху.
«Успех – это успеть», – кто не знаком с афоризмом Марины Цветаевой? Я часто вижу эту строчку в «статусах» соцсетей, в заголовках презентаций, курсовых, эпиграфом к статьям журналистов.
К сожалению, выхваченная из контекста всего произведения, эта строка приобретает прямо противоположный смысл, не цветаевский, а, скорее, обывательский. Сразу возникает ироничное: булгаковский Берлиоз тоже хотел «успеть» «к себе на Садовую», «а потом в десять часов вечера» в МАССОЛИТ.
Я хочу сказать читателям нашего журнала – юным геологам: в жизни мало – успеть. А как автор книги «Серёга» поясню: путь к успеху – это не путь от Сережи к Серёге, потом к Сергею, а потом – к Сергею Михайловичу. И это не путь от коммунальной квартиры до особняка и от выпускника-геолога до депутата Госдумы.
Успех – это не конечная точка, не остановка. Успех – это и есть путь, это жизнь, это поиск, это подвиг, если хватит смелости и сил.
Вспомните, у Гете, как только Фауст сказал «Остановись, мгновенье!» – на вершине, как бы сейчас сказали, своего абсолютного успеха – его жизнь закончилась. Вам это надо? Бегите от обывательского понимания слова «успех», и тогда вы достигнете настоящего успеха.
Я и сейчас в пути. Ощущение успеха мне знакомо, безошибочно узнаваемо…
«ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА» НАШЕГО ДЕТСТВА
Через дорогу от моего дома в Пушкине (до 1918 г. – Царское Село) высились заросшие бурьяном руины трёхэтажного дома, разбомбленного фашистами во время Великой Отечественной войны. Недалеко – река Поповка. Тут-то я еще до школы впервые увидел окаменелые ракушки и моллюсков-трилобитов. Тут начиналась моя любовь к камням, к геологии.
...Однажды на нашу тихую улицу Красной Артиллерии пришла цивилизация – провели газ. Вырыли могучую траншею глубиной метров пять, вскрыв огромный пласт кембрийской глины.
В 1964 г. я перешёл в пятый класс, и для всех пацанов с нашего двора такая замечательная «развлекаловка», как траншея, тут же стала местом паломничества. Синяя глина нам приглянулась, мы начали ее разминать и тут же почувствовали внутри твёрдые камушки. Скорее промыли их в ближайшей луже и увидели, как на солнце ярко заблестели крупицы жёлтого металла... В земле, металл жёлтого цвета, блестит, не ржавеет, тяжёленькое? Конечно же, это золото! Компашка наша, которая в то время была ещё тимуровским отрядом, «приужахнулась»: «Прямо у нас под ногами огромное количество золота!»
А были мы в то время абсолютно бескорыстными и только строили планы, как сдадим золото государству. При этом нам очень не хотелось, чтобы о нашем золоте узнали взрослые и всю славу первооткрывателей месторождения присвоили себе.
Каждый день после ухода рабочих мы до позднего вечера с фонариком продолжали намывать, вскоре намыли 15–20 кг. Решили, что этого вполне достаточно, чтобы доказать правительству: на нашей улице Красной Артиллерии открыто новое месторождение.
И вот утром, чинно выйдя из дома якобы в школу, забежали за сараи, побросали за поленницу портфели, взяли мешок и пошли на автобусную остановку. Доехали до Пушкинского вокзала. Полчаса езды на электричке прошли в оживлённых дискуссиях и мечтах о том, как нас наградят и как эта торжественная церемония будет выглядеть. В наших мечтах картина эта рисовалась примерно так. После того, как мы сдаём золото, некий министр (какой, правда, непонятно) сажает нас к себе в машину «Чайка» и едет вместе с нами в нашу родную 410-ю школу города Пушкина.
Подъезжаем к школе. Не выходя из машины, министр опускает стекло и грозно интересуется у бездельников-школьников, болтающихся в этот момент во дворе школы: «А кто тут у вас директор? Ну-ка, быстренько ко мне его!» Из школы должна была выбежать перепуганная директриса. Строго глядя на неё, министр должен был сказать: «Эти мальчики больше у вас учиться не будут, они нашли золото, поэтому я забираю их учиться в институт. До свидания!» И, гордо просигналив, мы на «Чайке» должны были уехать в новую жизнь – в институт.
Проехав зайцем на электричке, мы оказались на знаменитой парадной лестнице Горного института Ленинграда. Дедок-вахтёр подозрительно нас оглядел и полюбопытствовал: «Куды собрались?» Мы замялись: «Да мы тут это...» Дедок понимающе заулыбался: «Образцы, что ли?» Мы переглянулись, что такое «образцы», мы не знали.
Вышла немолодая женщина, похожая на добрую учительницу. Я на всю жизнь запомнил её фамилию. Это было не трудно. Мы из Пушкина, и она – Пушкина.
– Ну что, ребята, с чем приехали, что привезли?
– Вот! – ответили мы. Она заглянула в мешок, думаю, всё поняла, но это была деликатная женщина и настоящий педагог, потому что она сказала:
– Давайте пока этот мешок оставим здесь, а я покажу вам наш музей.
И вот, наконец, подводит она нас к одному из стеллажей: «Смотрите, знакомо вам это?» И тут мы увидели наше «золото», только почему-то под ним написано странное слово «пирит». Пушкина говорит: «Да, ребята, это не золото, это пирит, или – сернистый колчедан. Многие опытные минералоги очень часто путают золото с пиритом, но то, что вы принесли, нам очень пригодится для опытов».
Мы тут же наперебой стали говорить, что еще принесем.
Она вдруг спросила:
– А на Поповке бывали?
– Конечно, бывали.
– А ракушки окаменелые видели?
– Конечно, видели.
– Знаете, если найдёте хорошие образы трилобита, то мы их обязательно поместим у нас в музее.
Много лет спустя, уже после армии, я поступил на первый курс геофизического факультета Горного института и гордо подводил своих однокурсников к стеллажу с окаменелостями, где лежали два трилобита, под которыми была надпись: «Река Поповка. Ленинградская область». Там, конечно же, не было написано, что эти трилобиты когда-то принесли мы, но я-то знал, что это «наши» трилобиты, те самые, из далёкого детства.
ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК
«Рота, подъём!» Этот крик в 6 часов утра, который теперь будет будить долгие два года, выдернул меня из абсолютно домашнего сна.
Рота должна была прыгать во вторник, а у меня как назло случилось заражение раны на ноге. Через неделю для всех был второй прыжок, а для меня должен был быть только первый – без оружия, с Ан-2, с высоты 800 метров.
Выдался хороший морозный день. Мы были в шапках-ушанках, в валенках (которые специальными резинками прикреплялись к ноге, чтобы не слетели в воздухе). Когда пришли на аэродром, нас разбили на корабли (это значит по 9 человек: 9 курсантов, 10-й – выпускающий офицер).
Обычно всех рассаживают по весу – самые тяжёлые прыгают первыми, лёгкие – последними. Но я обратил внимание, что за мной поставили Славу Поворотного, он высокий и вес у него чуть ли не в два раза больше моего. Забегая вперёд, скажу, ротный не исключал: вдруг курсант Миронов просто испугался и сачканул первый прыжок под видом того, что у него нога болит, поэтому попросил Славу, если я замешкаюсь, помочь немножечко пинком. Но Славе этого делать не пришлось.
Честно говоря, сидя на поле (а стоять с парашютом тяжело, парашют вместе с запаской весил 28 кг), я чувствовал, что сердце уходит в пятки. Я боялся, что испугаюсь и в глазах своих товарищей, в глазах ротного окажусь отказчиком. При этом нисколько не сомневался, что прыгну. Мне казалось, если бы даже с меня сняли парашют, я бы всё равно сиганул в дверь, когда подойдёт мой черёд. И вот мы в самолёте.
Лейтенант повернулся было ко мне, чтобы сказать: «Подходи», но я прямо со своего места в два прыжка оказался за бортом. Ветер! Меня куда-то крутануло, и в ту же секунду я сначала почувствовал, что кто-то схватил меня за шкирку, и через две секунды с шелестом, а потом с резким хлопком – раскрылся купол. Поорав секунд пять от восторга, я вспомнил, что нужно посмотреть на купол – убедиться, что он полный, стропы не перехлёстнуты. Думаю, вот бы второй раз сегодня прыгнуть, чтоб догнать своих.
На земле ротный вручил мне значок парашютиста, сказав: «Молодец, Миронов!» И вдруг предложил: «А хочешь ещё сегодня прыгнуть?» Я удивился, как будто он мои мысли прочёл. «Конечно», – сказал я. «Давай, бегом!»
НОВЫЕ «НАДО»
Я всегда вел дневники, особенно тщательно – в геологоразведке. Эти дневниковые записи – свидетели моего долгого пути к успеху из Ленинграда – через Карелию, Сибирь, монгольскую пустыню Гоби, Якутию – в Петербург.
20 июля 1975 года
Сейчас поедем с Андреем и Светой за стройматериалами в заброшенный посёлок «Искра». Вчера на собрании распределили объекты. Нам с Андреем достался дом: покрыть крышу, настлать полы, вставить рамы, достать стёкол, сделать стол, скамьи, сушилку (на улице и в доме для проб), печку. Не мало. Но это на три дня: воскресенье, понедельник, вторник. На 23-е, среду, намечен первый пробный маршрут.
После собрания И. Н. отвела всех мужиков в сторону, поговорила с нами о… медведях. На нашем участке, мягко говоря, они есть. Маленький инструктаж по поводу того, что делать, если вдруг – медведь.
Основной тезис: ноги в руки и… На Камчатке работал один товарищ. Зимой. Нужно было часто подниматься и спускаться с сопок. Спускались по ледяным желобам, как с горки. И вот этот товарищ однажды сел, извините, на мягкое место на вершине сопки и поскользил вниз. И вдруг видит: прямо на жёлобе под ним сидит медведь. Остановиться, казалось, было невозможно, обратно лезть по льду наверх – тем более. Практика показала обратное.
И.Н. сказала по поводу наших образцов и кернов: этот район исследован Приленской экспедицией на уран, так что образцы могут быть радиоактивными. Хорошо бы иметь СРП-2, чтобы проверить.
28 июля 1975 года
Три дня не имел возможности вести записи – приходили в девятом-десятом часу вечера, кое-как ели и – спать. С непривычки очень трудно. Через первый перевал, что прямо перед лагерем, переваливаем за два часа. До самого нашего дальнего участка 5 часов ходу. На расстояния в километрах здесь нет смысла смотреть — измеряется путь в часах ходьбы.
Что было за эти три дня? Первые два дня мы с Андреем плутали. Где мы только не были. Когда в лагере разбирались по карте, оказалось, что мы давали по 12–20 км в один конец. Это по прямой, не учитывая гористости.
Вчера, наконец, разобрались. Принесли 9 проб. Сегодня – 13. Знал ли я когда-нибудь, что буду с вожделением выковыривать из-под камней кусочки глины, песка и очень радоваться, когда их много?
Ноги устают. Вечером, возвращаясь в лагерь, – а идёшь на пределе – с ужасом думаешь, что с утра опять то же самое, только что ещё подальше маршрут. Но утром просыпаешься, и эта мысль уже не кажется такой страшной. А всё естественно. Это наша работа, наш хлеб, если хотите. Господа «романтики»! Внимание!
Черпать грязь из студёного ручья на комарах не хотите ли? Топать в день по 35 км с тяжёлым мокрым рюкзаком, вода из которого стекает вам, простите, туда, где спина кончает своё приличное название, не угодно? Я не пугаю. Я не рисуюсь. И мне всё это не приносит много радости. Но просто есть простенькое словцо «надо», и есть люди, которые знают цену этому слову.
КАК Я РАБОТАЛ ЗАЗЫВАЛОЙ
В августе 1991 года, сразу же после путча, я лихорадочно искал работу, так как моя любимая геология просто-напросто рухнула.
И вот в одной из газет читаю объявление, что некой фирме требуются менеджеры. Желающих получить работу пришло человек тридцать. Я чётко произнес на собеседовании: «Сергей Михайлович Миронов, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, высшее образование, горный инженер-геофизик, опыта работы в коммерции не имею».
Мне ответили: «Ждите, вам позвонят». Через два дня раздался звонок – меня пригласили на второй тур собеседования. Надел свой единственный костюм-тройку. По старой доброй привычке приехал минут за пятнадцать до назначенного времени. Там удивились: «Вам не сказали, что собеседование будет по другому адресу: дворец БелосельскихБелозерских на Невском проспекте». Этот дворец я знал, понял, если буду ждать трамвая, не успею вовремя, и принял единственное правильное решение – бежать бегом.
Геологическая, да и десантная закалка были ещё сильны, поэтому без одной минуты пять, запыхавшийся и, честно сказать, мокрый, я стучался в высокие двери шикарного кабинета во дворце Белосельских-Белозерских.
Работодатели посмотрели на часы, переглянулись, и тут я понял, что они просто выясняли, насколько кандидаты заинтересованы в получении работы. А мне работа была очень нужна.
– Очень хорошо. Мы вас берём на работу.
На следующее утро выяснилось, что я должен встать у входа во дворец Белосельских-Белозерских и через мегафон призывать ленинградцев посетить фотовыставку Дунаевского, размещенную во дворце. А мой оклад напрямую будет зависеть от выручки за продажу билетов.
Как учили меня в школе, никакой работы стыдиться не надо. В конце первого рабочего дня кассирша сказала: «Серёжа, я теперь точно знаю, когда твоя очередь работать, потому что людей идёт примерно в пять раз больше, чем когда зазывают те двое».
Зазывалой я проработал, по-моему, шесть дней. На седьмой день появились работодатели, узнали, что выручку даёт только ваш покорный слуга, вызвали меня в кабинет и сказали, что мне уже не нужно стоять на улице, я назначаюсь исполнительным директором их фирмы, оклад мне увеличивают в два с половиной раза. Я имею право увольнять и принимать на работу кого хочу.
– Вот вам печать, вот расчётный счёт фирмы, мы вам абсолютно доверяем. Вы весь из себя молодец. Сергей Михайлович, полный вперёд!
И я стал исполнительным директором фирмы «Русская торговая палата».
АТТЕСТАТ №215
Однажды весной 1993 года встречаю я своего однокурсника по Горному институту Андрея Полещука. А я уже третий год работал в бизнесе, зарабатывал очень прилично, но до чего же скучно и неинтересно было торговать колбасой, компьютерами, сахаром и прочим.
И тут он говорит:
– Слушай, а я ведь получил аттестат Минфина на право работы на рынке ценных бумаг.
– Что это такое? – спросил я.
Он объяснил, что в стране идёт становление фондового рынка, скоро нужны будут специалисты с правом работы на рынке ценных бумаг. Меня это очень заинтересовало. Я решил, что надо мне специализацию менять. Дня два-три я бегал по всему городу, покупал учебники, переводные книги.
На следующий день после принятия решения пришёл к работодателям и объявил, что от них ухожу. Они очень расстроились, пообещали увеличить в два раза зарплату. Но я решил менять жизнь свою кардинально. Для семьи денежный запас был.
Со мной экзамен сдавали более восьмидесяти человек. Зашёл, взял билет. Когда глянул на теорию и задачу, понял, что готов отвечать без подготовки. Во время решения одной из задач у меня возникло ощущение, что я знаю больше, чем мой экзаменатор. Поставили мне «пять». Оказалось, из восьмидесяти человек сдали всего шестеро. А ещё через пару недель меня пригласили для торжественного вручения аттестата Министерства финансов за номером 215. «Круто! – подумал я. – На пятимиллионный город я двести пятнадцатый специалист на рынке ценных бумаг!»
А через два дня после вручения аттестата вышел интересный Указ, в котором говорилось, что на рынке ценных бумаг имеют право работать компании, в которых хотя бы один из руководителей или сотрудников обладает аттестатом Министерства финансов на право работы на рынке ценных бумаг. Тут я понял, что мой аттестат в прямом смысле слова стал золотым.
Я пошёл в редакцию газеты «Шанс» и дал объявление: «Мужчина, 40 лет, с двумя высшими образованиями – техническое и экономическое, с опытом работы в бизнесе, с аттестатом на право работы на рынке ценных бумаг (аттестат №215) ищет работу». Телефон не смолкал несколько суток. Меня приглашали на работу в самые «крутые» на тот момент компании, но выбор я сделал совершенно другой…
ШАГ В ПОЛИТИКУ
В конце ноября 1994 года двадцать пять человек, в их числе и я, поскольку занял первое место в своем округе, были избраны депутатами Горсовета. Тогда было принято, чтобы все депутаты работали на неосвобождённой основе, трудились на своих основных работах и время от времени собирались. Так как для кворума не хватало буквально одного депутата, то эти встречи превращались в посиделки. Прихожу на собрание. За столом – мои новые коллеги, «зубры» Ленсовета: Михаил Пирогов, Леонид Романков, Сергей Никешин, Юрий Кравцов. Мне предложили сесть за круглый стол.
Минут тридцать я слушал их очень экспрессивную, но, на мой взгляд, абсолютно бесполезную полемику. Когда дискуссия зашла в тупик, поднял руку.
– Вы что хотите?
– У меня есть свои предложения. Удивление на лицах моих новых коллег было сравнимо только с тем удивлением, которое мог вызвать, например, вдруг заговоривший стол или стул.
По лицам господ депутатов понял: они заранее не согласны. Тут слово взял большая умница Михаил Иванович Пирогов – самый въедливый, самый язвительный, но самый блестящий профи.
– А чего вы ржёте, балды такие? Коллега Миронов дело говорит. Михаил Иванович подошёл ко мне, пожал руку и спросил:
– Коллега, а где вы получили такие глубокие знания по регламентным нормам законодательной власти? Я по-честному сказал, что за те полгода, что ждал новых довыборов, проштудировал несколько регламентов.
Через несколько недель мы уже работали над постоянным регламентом Законодательного собрания СанктПетербурга, я внёс туда более ста поправок, около шестидесяти из них были одобрены и Михаилом Ивановичем, и всеми коллегами, поэтому первое время новый регламент у нас в ЗакСе назывался «Регламент Пирогова–Миронова». Такое было начало.
КАК МЕНЯ ИЗБИРАЛИ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА ФЕДЕРАЦИИ
В 1998 году состоялись выборы депутатов Петербургского Заксобрания второго созыва. Я получил лучший результат города – почти 70%. Мы избрали председателем Сергея Тарасова, меня – его единственным заместителем. К тому времени Владимир Путин стал Президентом.
После 1996 года он вслед за Собчаком ушёл с работы в Смольном, поработал в Управлении делами президента, был директором ФСБ, премьер-министром и с 2000 года стал Президентом Российской Федерации. За весь этот период примерно раза 3–4 в год мы с ним встречались. Иногда я к нему приезжал в Москву, иногда, когда он бывал в Питере, он меня приглашал. Общались на самые разные темы.
В один из его приездов в Питер я решил с ним посоветоваться и сказал, что тесновато мне в Заксобрании: «Сергей всё равно ревниво относится к тому, что я у него заместителем». Тогда Владимир Путин спросил:
– А ты не хочешь в Москве поработать?
– В качестве кого?
– Сейчас как раз поменялся порядок формирования Совета Федерации и вам нужно будет от Заксобрания кого-то делегировать. Предложи депутатам свою кандидатуру.
– Это идея, – согласился я.
13 июня тридцатью семью голосами я был избран представителем Петербургского Заксобрания в Совете Федерации.
Однажды в конце ноября прошёл слух о том, что якобы Строев уходит. Конечно, Совет Федерации забурлил. Честно скажу, я об этой должности не думал, но с удивлением узнал, что моя фамилия входит в первую тройку кандидатов. Владимир Путин вызвал как-то поздно вечером меня к себе в Огарёво и сказал:
– Егор Семёнович уходит, члены Совета Федерации высказывают различные предложения, называют твою фамилию. Я считаю, что это было бы неплохо. Как ты? Я сказал, что это очень неожиданно, но если коллеги доверят, то я справлюсь.
На встрече со Строевым Владимир Владимирович спросил, кто бы мог его заменить. Егор Семёнович назвал мою фамилию. Вызов к Президенту был практически в самый последний день октября, тридцатого числа. Заседание было назначено на 5 декабря 2001 года – для меня день памятный и грустный, в 1993 году в этот день умерла моя единственная сестра Марина. Я этот день помню всегда. Так сложилось, что именно в этот день предстояло моё избрание Председателем Совета Федерации.
Голосование было тайным, подавляющее большинство – «за». Я думал, что это заседание досижу на своём месте в зале, но как только меня избрали, Егор Семёнович в микрофон сказал:
– Ну, Сергей Михайлович, давай, занимай моё место, веди заседание.
Я сел и (даже сам удивился) абсолютно спокойным голосом сказал:
– Уважаемые коллеги, переходим к следующему пункту повестки дня.
После заседания я пригласил сенаторов в кабинет. Когда были наполнены рюмки, сказал:
– Коллеги, благодарю вас за такое доверие, но, с вашего позволения, давайте первым тостом помянем мою сестру Марину – как жаль, что она не дожила до этого дня.
ПОДАРОК ГОСУДАРСТВУ
25 октября 2011 года. В Государственном геологическом музее им. В. И. Вернадского открылась постоянная выставка «Коллекция минералов Сергея Миронова». В коллекции – около полутора тысяч экспонатов.
Среди них много самоцветов – лазурит, малахит, родонит, яшма, аметист, хризолит, хризопраз, гранат, агат, чароит, а также образцов самородных металлов – платины, золота, серебра, меди. Эта коллекция – не только красота, это история нашей планеты. Я собирал её 40 лет. Часть образцов нашёл сам, когда учился, работал геофизиком, часть – подарки коллег и друзей.
В июне 2011 года я передал коллекцию в дар Геологическому музею им. В.И. Вернадского РАН. Коллекцию оценили в полтора миллиона долларов. Но для меня она не измеряется деньгами. Потому что в ней – вся моя жизнь.
СНОВА В ПУТИ
Итак, моя «золотая лихорадка» завершилась тем, что я все-таки исполнил свою детскую мечту – подарил «мешок» с драгоценностями государству. Исполнилась и другая мечта – около 22 лет я искал и находил месторождения урана для нашей страны, месторождения других полезных ископаемых.
В политике – в Государственной Думе мне и нашей фракции «СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ» удается проводить важнейшие поправки к законопроектам, которые позволяют отстаивать интересы работающих людей, детей и пенсионеров.
И каждый такой успех греет мне сердце.
И я продолжаю мой путь. А вам, дорогие читатели, желаю, чтобы на вашем пути вы совершили свой «первый прыжок», в любой профессии научились «родину защищать», чтобы не опускали руки ни при каких жизненных обстоятельствах и чтобы однажды вам было что подарить нашему народу и государству.